Здравствуйте, мои уважаемые коллеги.

Настала пора поговорить о крайне неприятных вещах. Я веду речь о педагогике. Ведь в чем кроется суть проблемы? В изначально неверной постановке вопроса. В изначально неверной подготовке базы для решения воспитательных задач.

Суть проблемы в том, что педагогики как науки — нет, никогда не было и быть не может в принципе. По определению. Есть Учители. Их мало. Очень мало. Есть понятия и формы. Их тоже немного. Есть предметы и искусство их подачи, а значит, есть преподаватели. Плохих преподавателей много, хороших — мало. Вот и все. Больше — нет ничего.

«…Я о воспитании никогда не писал, потому что полагаю, что воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, то есть самому двигаться, воспитываться, только этим люди влияют на других, воспитывают их. И тем более на детей, с которыми связаны.

Педагогика же есть наука о том, каким образом, живя дурно, можно иметь хорошее влияние на детей, вроде того есть наша медицина — как, живя противно законам природы, все-таки быть здоровым.

Науки хитрые и пустые, никогда не достигающие своей цели. Все трудности воспитания вытекают из того, что родители, не только не исправляя своих недостатков, но и оправдывая их в себе, хотят не видеть эти недостатки в детях…».

Вот так вот, коллеги. Просто, точно и, как говорят в Одессе — смачно. И что, коллеги, кому что есть возразить против этой цитаты Льва Николаевича Толстого? Кто встанет в защиту униженных и поруганных педагогов? Да никто, кроме них самих. Не беспокойтесь коллеги, они себя в обиду не дадут. Они многочисленны и в сохранении своего подвида весьма талантливы и изобретательны. Не бойтесь за них. Эти — выживут.

К чему я это все сейчас сказал? Да к тому, что если вам в силу стоящих перед вами задач надо заниматься воспитательной практикой — не тащите тома умных учебных пособий с книжных полок. Не надо. На полках их нет. Их вообще нет нигде.

Есть очень небольшое количество книг, написанных воспитателями-практиками, которые рассказывают, как это делали они, в тех, современных им условиях. Ваши условия обязательно будут другими, потому далеко не все можно будет применить из почерпнутого вами в этих добрых и умных книгах. А значит — нет и не может быть общеприменимых воспитательных технологий. Однако в этих простых и понятных книгах просто, внятно и понятно изложена суть проблем, с которыми вы столкнетесь, и круг задач, который вам придется решать. А вот как вы это все будете делать — зависит только от вашего понимания проблем, и конкретных условий, в которых вы принуждены будете выполнять свои задачи. Я недаром применил здесь слово «принуждены», совсем нет. Искусство воспитания целиком состоит из этих принуждений. Взаимных принуждений. С одной стороны, вы обязаны принудить воспитанника сознательно выполнять определенные обязательства, связанные с жизнью и работой вашего коллектива и с выполнением определенного круга задач, день ото дня усложняющихся, с другой стороны, воспитанник старается принудить своего воспитателя к наиболее мягкой форме своего принуждения. Взаимная ходьба по грани.

Это — тяжелейшая, поверьте, тяжелейшая взаимная работа. Адова работа. Справляются с ней очень и очень немногие. Но воспитаннику и не надо с ней справляться, поскольку, используя воинский жаргон, ему «по сроку службы не положено». Он может себе позволить эту роскошь — непонимание причинно-следственной связи во взаимоотношениях с коллективом и воспитателем. Зато это обязан понимать воспитатель. И выполнять задачи принудительного воспитания. Всегда по-разному. Всегда в зависимости от обстоятельств времени и места действия. Всегда опираясь на собственные убеждения, собственные понятия о совести и чести, собственную интуицию.

Мир после двадцатого века оставил имена лишь нескольких воспитателей. Думаю, не более десятка. Из них я знаю (признаю) лишь четыре фамилии. Януш Корчак (Хенрик Гольдшмит), Антон Макаренко, Василий Сухомлинский и Виктор Сорока-Росинский, оставшийся только в воспоминаниях своих воспитанников. Это совершенно разные люди, совершенно разные судьбы, совершенно разные подходы к воспитанию. Однако связывает их одно — это воспитатели-практики, до конца остававшиеся со своими воспитанниками по принципу еще одного воспитателя, никогда себя таковым не считавшего, «…мы в ответе за тех, кого приручаем…». И эти люди, включая и Сент-Экзюпери, после себя оставили прекрасные книги-завещания, которые только и следует читать, чтобы не то чтобы понять, нет, понять — значит упростить, понять процесс воспитания нельзя. Почувствовать задачу, почувствовать ответственность, почувствовать грань между «можно-нельзя», почувствовать — «что», почувствовать «как» и «зачем». В этом смысле Корчак с его брошюркой двухсотстраничной «Как любить детей» и его «Король Матиуш Первый» — выше всех докторских монографий вместе взятых. Так же, как «Педагогическая поэма» Макаренко — лучшее руководство по «…организации производства работ по воспитанию…»

Все остальное, все многотомные педагогические труды, без разбора, — от лукавого. Кстати, означенные лица никогда не называли себя педагогами. Поскольку знали предмет. А предмет во всех случаях лишь один. Отдельно взятый человек. Которого необходимо взять в оборот и привить ему определенные навыки. С этими навыками ему предстоит жить в определенном обществе и развивать это общество по мере сил. И развиваться вместе с этим обществом по мере сил. Иначе общество не примет его, а он общество. Все просто.

Названные мной лица этим занимались в государственном масштабе. Однако, опять же — по-разному. И если Великий Макаренко сумел процесс перевоспитания поставить на поток и ковать из беспризорников «сознательных граждан» тысячами и десятками тысяч, то не менее Великие Корчак, Сухомлинский, Сорока успели воспитать за всю жизнь не более трех-четырех сотен человек. И это — очень много. Очень. Официальная педагогика вообще не в состоянии воспитать ни одного.

Воспитание — процесс штучный и чрезвычайно неблагодарный. В этом процессе, к сожалению, принимают участие все, кому не лень, начиная от родителей и заканчивая уборщицей в школе, хотим мы этого или нет. Все, кроме тех, кто должен и может этим заниматься. Этим-то процесс и сложен. Воспитателей вокруг много. Толку от этого мало. Отсюда вывод: воспитатель должен обладать формальной властью в пределах своих полномочий, как это было с Макаренко и Сорокой, за которыми стоял Феликс Дзержинский, либо иметь свободу в организации воспитательного процесса, как это было у Корчака и поневоле произошло с Сухомлинским.

Кроме того, во всех случаях воспитатель должен четко понимать, какими он хочет видеть воспитанников в конечном итоге. Это — главное. И понимать, какими способами он будет добиваться достижения своей цели. Это — тоже главное. Все остальное придет само собой. Да, разумеется, при всем при этом воспитатель вовсе не тот бесхребетный, безответный, расхристанный и всепрощающий дурашка, каким привыкли его считать хрестоматийные педагогические управленцы. Вот уж чего нельзя было сказать ни о Макаренко, ни о ВикНикСоре. Это можно было бы приложить к Сухомлинскому и Корчаку до тех пор, пока не упирался в сокрушающую сталь их характеров, в полной мере показавших себя. Профессиональная пригодность воспитателя, способность понять воспитанника, способность пропустить его чувства, его боль через себя, снять иллюзии, удержать на курсе, показать цели, обосновать, доказать правильность курса безмозглому прыщаво-эгоистичному сопляку — это третье главное слагаемое, без которого нет воспитателя. Преподаватель может быть. Воспитатель — нет. И даже не думайте, что все это способен сделать хрестоматийный бесхребетник. Нет. Это задача для:
1. Мужика.
2.Сильного мужика
3. Грамотного мужика
4. Очень упертого мужика.
5. Интеллектуально развитого мужика.

Причем, разделение по половому признаку — обязательно. Женщина не может быть воспитателем по определению. Не знает история женщин-воспитателей. Извините. Помощник воспитателя, нянька, Советник воспитателя, преподаватель — возможно. Но не воспитатель.

И еще — нравственность. Нравственные ценности. Для воспитателя это важно, я бы сказал — особо важно. Причем вовсе не в обычном, обиходно-общепринятом смысле слова. Как раз в общепринято-обиходном смысле все известные мне воспитатели были весьма неблагополучны с точки зрения «хрестоматийных педагогов». Однако существует иной критерий нравственных ценностей. Для воспитателя важны, непреложны и имеют ценность старомодные и старозаветные понятия «честь», «слово-дело», «ответственность за приручаемых» и по определению невозможность предательства своих учеников и своего дела. Странно звучит, да? Выспренне и высокопарно. Мне и самому неловко это произносить. Но это — так. Без этого нет наставника.

Да, чуть не забыл. Не бывает среди наставников людей добрых в общепринятом смысле слова. Слюняво-добрых. Гибко-понятливых. Не может быть так же, как среди хирургов не бывает людей, боящихся чужой крови и чужой боли. Я вообще не уверен, что среди наставников могут быть добрые люди. Запасы доброты быстро иссякают. Остается только дело. И честь. И бесконечно тяжелая усталость. И обостренное понятие справедливости и совести, чрезвычайно мешающее жить «как люди».

Согласитесь, коллеги, названные мной критерии профпригодности очень высоки. И мало присущи «нормальному» человеку. Поэтому так мало на свете воспитателей и так много «педагогов» заполнивших собой огромную и очень востребованную нишу воспитательного процесса.

Что же этой армии оголтелых профессионалов можно противопоставить? Да ничего. Поскольку — незачем. Поскольку все ваше время и все ваши силы будут уходить на вашу работу. Если вы рискнули взять на себя воспитательный процесс в вашем «отдельно взятом государстве», вам очень скоро станет некогда обращать внимание на такие мелочи.

Способов воспитания, воздействия на воспитанника, по сути, всего два. Это либо принудительное воспитание, которого я слегка коснулся выше, либо воспитание собственным примером, о котором говорит Лев Николаевич Толстой.

Самый яркий и действенный пример принудительного воспитания — армия. В Вооруженных Силах, что бы о них не говорили, как бы их не кляли, воспитательная система весьма высока, хорошо отлажена и задачи, над которыми бьются гражданские воспитатели, давным-давно решены путем принятия присяги, уставов, полевых, боевых, караульной, внутренней службы и прочих боевых регламентов, а также наличием трибунала и военно-полевого суда. Хотя и, конечно же, она весьма далека от идеальной. Там стоит иная, в отличие от гражданского воспитания, задача. Задача воспитать воина. Не более того.

Воспитание примером — задача несравнимо более сложная. Пожалуй, даже невозможная, поскольку воспитатели тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. Из воспитателей безгрешен был только Господь наш, Иисус Христос. А оставил после себя лишь двенадцать апостолов, из которых каждый был, как бы помягче выразиться… не без греха. Что же говорить о прочих людях?

Самые яркие образцы воспитания примером — уже названные мной воспитатели. Не устаю поражаться мощи их характеров и силе духа. Какая требовалась силища внутренняя, чтобы всего себя «положить» на служение прыщавым и неблагодарным недорослям. Оторопь берет от осознания этой силы. Тихой. Незаметной. Невозможной.

А потому, полагаю, возможен и дееспособен лишь один способ воспитания, комбинированный, так сказать, «принудительно-примерный». Или «примерно-принудительный». Это уже — как получится у каждого конкретного воспитателя.

Однако для этого тоже необходимо вписываться подсознательно, именно подсознательно, в определенные человеческие рамки «производства воспитательных работ». Сознательная игра в хорошего дядю к добру не приведет, это воспитанники раскусывают «на раз». Подсознательно работающая нравственность заставит вас все свои действия увязывать по следующим критериям:

1. Воспитатель должен быть авторитетен в своем коллективе воспитанников.
2. Для этого он должен быть искренен, честен и справедлив по отношению к воспитанникам.
3. Для этого он должен быть абсолютно уверен в своей правоте и чистоте своих намерений.
4. Для этого он должен быть достаточно жестким в принятии решений, когда это решение назреет.
5. Для этого он должен точно знать, каким хочет получить воспитанника «на выходе».
6. Ну и, разумеется, воспитатель должен точно знать предмет, к которому он готовит своего воспитанника.

Вот так. Согласитесь, такой психологический портрет воспитателя слабо увязывается с добродушно-слюнявым дяденькой в обтерханном галстуке и косо сидящем пенсне на переносице.

Что же касается взаимоотношений с коллегами из профессорско-педагогического состава, общение с которыми вам радости не принесет никогда, так вы и не стремитесь к этому общению. Не надо. Это — лишнее в вашей практике, уж поверьте.

Слушайте только себя. Только себя. И их, прыщавых засранцев. Потому что «…зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь…». Капитан де Сент-Экзюпери был прав.

Надеюсь. Вы меня услышали. Надеюсь, вы меня поняли.

Удачи Вам, коллеги. До следующих встреч.

Шакалов.